«Капитал» понимаю.

Что-то в редакции напоминало ему завод. Тот же напряженный темп при полном отсутствии серийности, всегда поиск, всегда разведка.
— Будь здоров!—Петр пожал маленькую Володину руку, пока не забыл, отдал захряпинскии материал и уселся, по обыкновению, в уголке на диван. Уселся и продолжил вслух свои размышления. Он знал, что Горчаков может вроде бы и не слушать и бумаги читать, а потом вдруг возьмет да и ответит в самую точку. — Вот меня отец пилит-пилит, — неторопливо рассуждал Петр. — Говорит, он в царское время, в кружке, молодой еще, «Капитал» читал и разбирался. А я думаю, это он в воспитательных целях. Я вот честно говорю: мало что в «Капитале» понимаю. Или, может, потому что, как возьмусь, так спать хочется? С Лениным у меня куда лучше дело идет...
— Старик, а ведь это чудесно!—сказал вдруг Горчаков. Прочитав заметку, он побродил по кабинету. Потом присел на край стола и еще раз проглядел густоисписанные три тетрадные страницы. — Эта дивчина, сама того не ведая, теперь вам весь техотдел взбудоражит.
Петр примолк. Горчаков еще проглядел заметку И вздохнул:
— Написано, конечно, ужасно. Короче все это надо. Без починов и без влияния. А ну-ка!
Он позвонил редактору. Лицо его — смешно сказать! — напоминало сейчас Петру лицо отца, когда тот изловит какую-нибудь, как он выражался, «идейку в металле».
— В «Комсомольскую правду» сейчас дадим!— положив трубку, сказал довольный Горчаков. — Там, оказывается, в воскресном номере подборочку готовят.

Хочу выразить огромную благодарность.

 

 

Эти холодящие спады, возвращения на обыкновенную землю обессиливали, как болезнь. Смертельно усталый, непонятно недовольный собой, Игорь медленно пошел к дому, накинув пиджак на одно плечо. Лариса унесла с собой и желание, и звездные россыпи. За липой Игоря встретил по-осеннему холодный ветер. Впереди ждали ночь сна, день работы и непреходящее стремление — скорее оставить сутки позади, чтоб опять быть вместе.

Раньше ему хотелось растянуть день. Теперь время мешает. Он отбрасывает его назад, как пловец воду. Но отбрасывает неиспользованным, и в этом есть что-то тревожное. Как укор друга — карточка, план работы, приколотая над письменным столом.

Хочу выразить огромную благодарность Сергею за то, что увеличил мой доход с контекстной рекламы AdSense! После выполнения всех рекомендаций я увидел в статистике моментальный рост CTR и дохода. Доход увеличился в несколько раз и продолжает расти. Всем, кто хочет увеличить доход от контекстной рекламы рекомендую обращаться к Сергею и вы получите реальный результат.

Витя, студент.

От этого вопроса у Упмалиса защемило сердце. Он-то леса боялся пуще, чем черт ладана.
— Неужели ты, бывший полицейский, связался с партизанами?
просишь. Я всегда так делаю. Надену и хожу, а потоп мать не хочется, и все. Ты походи, походи, почуастнун.
Алена и сама видела: белые джинсы — это Сеяния пароход. Она прошлась по комнате, небрежно оборачивая?
так, чтобы внезапно увидеть себя в зеркале и может это там, в глубине, нафантазированное ею море в парус, который белеет одиноко. Чувство одиночества возникло от тоги, что она выскочила из ванны и прибежала сюда с озона.
а здесь все заняты другим.
— А он зачем придет?
— Кто?
— Витя, студент.
Алена все еще надеялась, что соберутся свои, обсудить школьные дела.
— Ты что... не знаешь? Тебе мать не сказала сегодня рок-оперу слушаем «Иисус Христос—суперстар. Витя достал. Сейчас Сережка придет. Машка Пронявин. Я тебе позвонила...
Алена покорилась обстоятельствам: Сережка прилет и рок-опера... Сережка придет!
Лялька и Юрка Лютиков принесли кофе. Запинании! Машка Пронина. Алена надеялась остаться до прихода Сережки в белых джинсах, тянула время. Но Машка тот захотела примерить. Сто двадцать рэ Машку Пронину ни пугали, наоборот, она удивилась, что они стоят так дешево, и сразу посмотрела «лейбл».
— Джапан,— сказала она разочарованно.

В лесу.

Андрей охотно сотрудничал с партизанами, но он мог только сообщать о составе полиции Усмской волости, ее вооружении, внутреннем распорядке, дежурствах, настроениях среди полицейских. От него можно было также узнать, кто, когда, где и с какими силами намеревается что-либо предпринять против партизан. Это, разумеется, были важные и нужные сведения, но завести речь по заданию партизан со старшим полицейским, чтобы и он начал поддерживать партизан, Андрей попросту боялся. Если Упмалис не согласится, Андрей не только попадет в немилость у начальства, но может и голову потерять. А этого никому не хочется.
— Будем искать кого-нибудь другого, — решил Мачинь.
В конце концов подходящего человека нашли. Это был брат Жаниса Валтманиса Алберт Валтманис. Он в свое время вместе с Янисом Упмалисом служил в полиции, затем перебрался в Ригу, где работал шофером в фирме Штралло. Во время отступления немецкой армии, наконец, дезертировал и присоединился к группе брата.
Побеседовав с Мачинем и получив от него инструк ции и благословение, он направился к Янису Упмалису.
Старший полицейский встретил своего бывшего со¬товарища довольно любезно, подал руку, пригласил присесть. Поинтересовался, где тот работает,
Валтманис, немного подумав, смело ответил:
— В лесу.
— В лесу? — удивленно переспросил Упмалис. — Чо ты там делаешь?
— А сам ты не можешь догадаться, чем нынче порядочные люди занимаются в лесу?

Часовой.

Часовой.
Общие обязанности часового. Часовым называется вооруженный караульный, выполняющий боевую задачу по охране и обороне порученного ему поста.
Часовой обязан бдительно охранять и стойко оборонять свой пост.
На посту часовой должен стоять бодро и ничем не отвлекаться от несения службы. Свое оружие он не выпускает из рук и не отдает никому, в том числе и своим начальникам.
Часовой не имеет права оставлять пост, пока не будет сменен или снят, хотя бы жизни его угрожала опасность.
У часового на посту оружие должно быть заряженным и всегда готовым к действию.
Часовой не допускает к посту ближе чем на расстояние, указанное в табеле постам, никого, кроме начальника караула, его помощника, своего разводящего и лиц, которых они сопровождают.
Военнослужащий, выставленный часовым, должен уметь применять находящиеся на посту средства для тушения пожара.
Гитлеровцы почти в каждом населенном пункте разместили свои гарнизоны. Вот поблизости, в «Скуту-лях», устроилась группа шуцманов, человек пятнадцать. Они жестоко преследуют советских патриотов, хватают кого вздумается и когда вздумается, пытают, вынюхивают сведения о парашютистах, партизанах, о тех, кто им помогает и кто снабжает продуктами, передает сведения. Надо положить конец издевательствам над нашими людьми! Между прочим, стало известно, что шуцманы хвалились напасть на нас и уничтожить,
Мачинь помолчал и твердо закончил:
— Надо сегодня задать им жару. Кто хочет участвовать в операции?
— Я, я, я... — раздавались голоса партизан.
— Состав ударной группы пусть определит командир отряда.
— Это дело мы поручим взводу Виктора Столбова, — тут же отозвался Владимир Семенов.
— Дайте только патронов побольше, такую баню им устроим, что разговору и шуму будет на всю- округу, — счастливый и гордый, обещал Виктор Столбов.
— Шум как раз поднимать не надо, — остановил его Мачинь. — Округа будет говорить и в том случае, если сработаем тихо, без лишней трескотни. Шум только увеличивает степень риска, увеличивает потери, привлекает внимание других гарнизонов, не дает исчезнуть тихо, без следа. Нам надо напасть сейчас, пока они не собрали подмогу для своего нападения. А нас они вряд ли ждут в гости.

Дурачок ты!

Игорь больше следил за движением ее губ, чем за словами.
— Плотницкое дело — не пустяки, — рассеянно ответил он. — Это мне и на Севере пригодится.
Лариса медленно пожала плечами.
— На Севере, на Юге, в Москве. . . Я не о том. Вот, если обобщить, как говорит Гринберг. Ставишь ты перед собой какую-нибудь свою собственную цель?
Лариса повернулась лицом к нему. Узкая юбка натянулась, обнажив голые колени. Игорь старался на них не смотреть.
— Я уверена: только собственная цель может разбудить в человеке настоящую силу. А ведь в тебе есть эта сила. Уж если ты меня заставил заниматься и расти, значит, ты много можешь.
— Прикрой колени, Ларка! Что-нибудь одно. Не понимаю, что ты разумеешь под собственной целью. Освоение Севера — это тебе что, не цель?
— Не понимаешь ты!—Лариса с досадой отбросила изжеванную травинку. — Ну хорошо. А честолюбие, стремление к славе считаешь ты нормальным чувством? Ну вот, Балуев ваш, как он, по-твоему, стремится к славе?
— Балуев скромный человек!
— Дурачок ты!—веско сказала Лариса. — Посади его работать в одиночку — он умрет. Ему обязательно нужно признание, поклонение — словом, та же слава. Смотри, какой он со всей молодежью милый. А своих детей под шумок-то и забросил. Потому что с чужими он на виду, а за своих ему никто ордена не повесит. Показуха, милый! И врет ваш Кожевников. Детишки Балуева, ручаюсь, стиляги и «роки» отхватывают.

У нее бабушка деревенская.

У нее бабушка деревенская. И на каникулы Алена ездит не в Сочи, как почти все из кружка Ляльки, а к бабушке в деревню. И отец ее простой шофер, а не художник, как у Юрки Лют и нова. И модных вещей, чтобы считаться «девочкой в потоке».
мальвы. Податься им было некуда. Здесь царствовала клубника.
Лариса выбежала Игорю навстречу легкая, тоненькая: возьмешь в руки — переломится. Вслед за ней со старой, покосившейся веранды в огород сошла высокая, костистая женщина, с ведром пышных опилок в руках, по-деревенски повязанная платком. Она поставила ведро и торопливо вытерла фартуком руку, прежде чем протянуть ее Игорю. Рука была темная и жесткая.
— Вот моя мама, моя строгая мама, — сказала Лариса, коротко обняв мать за плечи и прикоснувшись лицом к ее загорелой морщинистой щеке.
Если и было когда-нибудь между ними сходство, то теперь его трудно было даже угадать. Игорь почувствовал странную неловкость перед этой старой, искательно улыбающейся ему женщиной. Он сказал что-то насчет хорошей клубники. Она оживилась.
— Клубника бы ничего, да вот же беда наша-—липа! Вы ж видите! Тень. Без ножа она нас режет, эта липа. На три, а то и на четыре дня опаздываю я из-за нее...
Тень липы действительно прикрывала широкие хвосты гряд. Но у Игоря не появилось сочувствия к самодовольной, жирной клубничной зелени. Доспеет клубничка и неделей позже. Уж больно раскрылетилась, разботвилась.
— Может, вы бы поговорили. . . Вам поближе. Уж так бы это. . .

Сердце неприятно екнуло.

Алену познакомили с Витей, она сказала: «Очень приятно». Все пили кофе, все по очереди разглядывали пластинку, конверт с портретами певцов-актеров. Одновременно листали альбом, посвященный художникам эпохи Возрождения, говорили о проблеме НЛО, о джипсах, которые Вите надо было продать. Разговор велся, естественно, на джинсовом диалекте. Никто не употреблял слова «размер», все говорили «сайз»; вещи из США — «штатские вещи»: ярлык — «лейбл». Восхищение выражалось однозначно: «фирма». Словечки такого рода стирали свои иностранные грани и становились вульгарно-русскими.
Алена удивилась своим мыслям. Сердце неприятно екнуло. Под всем этим блеском, который ее завораживал и увлекал, все время оставалась тревога о завтрашнем дне, о школе. Алена пыталась заглушить тревогу громким смехом, шутками. Но тревога оставалась. И в разговоре за столом шуршало прямо какое-то тряпичное эсперанто: «Суперрайфл», «Левистраус», «Ликупер», «Ливайс». Вечеринки у Ляльки — «сейшн». Все, кому закрыт доступ на Лялькины «сессии»,— «кантри», то есть «сельские». Словечко перекочевало с дисков с записями «кантри» — ковбойских песенок, исполняемых под банджо и гармошку.
Строго товоря, Алена тоже «кантри».

Кукуруза в Алабаме.

Пришел студент Витя, молодой парень, рано полысевший со лба. С ним познакомился у комиссионки Валера Куманин. Они оба отирались там, покупая и перепродавал джинсы, пластинки, французские лифчики. Особый энуpeз для обоих представляли майки. Студент Витя говорил, что когда-нибудь соберет коллекцию и устроит выставлен в музее изобразительных искусств. Попадались вся с нарисованными на груди помочами от подтяжек: с ли! Христа; с лохматой головой Демиса Русоса, греческого певца; с изображением челюстей акулы и надписью: «Сильно вообще, сильные челюсти — и успех в жизни обеспечен». На некоторых майках: «Мальчики, целуйте меня скорее «Покупайте только у Бартони», «Лучшая кукуруза в Алабаме», «Американские законы совсем не строгие». Ценил юмор надписей. «Мальчики», которые должны были ловать скорее», шли на десятку дороже, чем «Кукуруза в Алабаме».
Студент Витя, как истинный коллекционер, приплачивал Валере за каждую новую интересную майку сигаретами, жевательной резинкой. Но одну майку, несмотря на ее редкость, отказался даже взять в руки и посоветовал от нее избавиться. Валера оставил майку себе, носил дома.
С Лялькой студент Витя познакомился, когда она попросила Валеру достать ей джинсовое платье «Тим Дресс». Валера привел своего знакомого, представил студентом, переводчиком, гидом интуриста. Платье французской фирмы студент Витя не достал, но в кружок внедрился, стал часто бывать у Ляльки. Ему нравилась Маржалета.

Это вспомогательная служба полиции.

Это вспомогательная служба полиции, — пояснил Громский. — Еще в самом начале оккупации гитлеровцы разделили полицию на группы «А», «Б», «Ц». Группу «А» составили кадровые полицейские, которые выполняли все обычные функции полиции, Полицейские группы «Б» находились в службе охраны: охраняли мосты, телефонные станции, почтовые отделения, волостные правления и другие военные и хозяйственные объекты. Те, что в группе «Ц», не носили полицейской формы и зарплаты не получали — работали в своих хозяйствах, а в полицейских акциях, в основном, в прочесывании лесов, участвовали по специальному распоряжению. В последнее время им также велят дежурить в волостном правлении, на почте, на телефонной станции
— Значит, идея подобраться к Упмалису и повлиять на него, чтоб работал в нашу пользу, не так уж утопична, — с удовлетворением заключил Мачинь. — А эти люди нас не подведут?
— Бетмане абсолютно надежна, — заверил Громский. — Она в свое время была членом Вентспилсской Организации Союза Трудовой Молодежи Латвии, Работала в левых профсоюзах, участвовала в демонстра циях, которые устраивали подпольщики. Распространяла нелегальную литературу, шила красные флаги, которые подпольщики вывешивали по праздникам. Я посоветуюсь с Эмилией Бетмане, попрошу ее уговорить Андрея работать на нас, а уж Андрей пусть потом побеседует с Упмалисом. Мачинь согласился.

Личному составу караула/

Не будучи в силах немедленно исполнить данное партизанам обещание, а именно — вооружить их как подобает, Карлис Мачинь поручил им припугнуть немецкие хозяйственные команды, которые грабили крестьян, отбирали лошадей, коров, свиней, овец, домашнюю птицу, даже сено и солому, самовольно раскапывали сберегаемые на весну бурты картофеля, не глядя, сколько добра после этого вымерзнет и погибнет.
Грабителям надо было дать по рукам так, чтобы оставшиеся в живых закаялись когда-нибудь еще устраивать свои мародерские набеги. Эта задача была по силам даже для слабо вооруженных и неопытных партизан, так как в хозяйственных частях обычно укрывались не нюхавшие пороху тыловые крысы, реже — какой-нибудь ветеран первой мировой или инвалид этой войны.
И вот «Красной стреле» удалась операция, которая обеспечила ей огромную популярность среди крестьян, а также их бескорыстную помощь.
Гитлеровцы опустошили хлева курземских крестьян, реквизируя весь домашний скот, часто не щадя даже малого теленка или стельной коровы, которая вот-вот должна была отелиться. А коровы — это самое большое богатство курземского крестьянина. Здесь, на песчаных пашнях, плохо родил хлеб, зато какая сочная трава по займищам в излучинах рек, какие выпасы в лесу, среди кустарника! Конечно, за неимением лучших. Реквизированных коров сбивали в стада и гнали в Вентспилсский порт
При выводе караула из караульного помещения в нем остается помощник начальника караула или один из разводящих, за исключением случаев, когда караульному помещению угрожает стихийное бедствие.
Личному составу караула в караульном помещении разрешается быть без головных уборов и шинелей, но при снаряжении.

Болван.

Он и в Усмской волости не мог выйти на след настоящих партизан, ни силенок, ни храбрости не доставало подступиться к партизанскому лесу. Зато он со своими прихвостнями прочесывал опушки, задерживал людей, обыскивал хутора.
Громекий предложил казнить Упмалиса именем народа.
— Казнить мы его всегда успеем, — рассуждал Мачинь, — никуда он не денется от справедливого суда народа. Да разве этим мы облегчим положение местного населения? Пришлют вместо этого Упмалиса кого-нибудь другого, разве тот будет лучше? Может, окажется стервец еще похлеще. Вот заставить бы Упмалиса работать на нас. Тогда бы вся эта волостная «мелкота», как их зовет сам Упмалис, крутилась бы вхолостую, а этого-то им и надо, во всяком случае некоторые именно этого и хотят. Они бы нас не трогали, а немцы бы их оставили в покое, им надо только делать вид, что ловят нас что есть мочи.
— Идея хоть куда, — согласился Громский, — только как ее провернуть?
— Надо искать подходы к Упмалису. Нет человека, у которого бы не было слабинки. Надо с помощью какого-нибудь полицейского или айзсарга переманить его на нашу сторону. Каждому человеку жизнь дорога. Можем пообещать ему смягчить наказание, а то и дать полную свободу в зависимости от его усердия и конкретной помощи. Не такой же он болван, чтоб все еще верить в победу великой Германии.
— Да! — облегченно вздохнул Громский после небольшого раздумия. — Знакомый нашей помощницы
Эмилии Бетмане, по имени Андрей, служит в волостной группе «Ц».
— Что это за группа «Ц»? — спросил Кушников.

Об этом ярко свидетельствуют.

Вентспилс, громить отдельные гарнизоны, уничтожать средства связи и офицерский состав противника. Результаты работы отряда докладывать Спартаку».
Позже Мачинь прочитал эту же радиограмму перед строем партизан. До сих пор бывшие дезертиры немецкой армии и военнопленные не были уверены в своей судьбе и часто спрашивали, что с ними будет после победы. Теперь Центр адресовал радиограмму непосредственно Владимиру Семенову и тем самым развеял сомнения и опасения некоторых партизан.
Теперь они сражались еще энергичнее: собирали разведанные, подрывали военные объекты; крушили вражеские гарнизоны.
Об этом ярко свидетельствуют многочисленные радиограммы, переданные в Центр.
«28 ноября группа подрывников на перегоне Стенде Спаре взорвала железнодорожное полотно в трех местах. На дороге Кулдига—Ренда, по которой происходит интенсивное движение немецких войск, взорван мост через реку Риежупе».
«29 ноября на дороге Циркале—Усма восемь партизан во главе с командиром отряда Семеновым из ручного пулемета и шести автоматов обстреляли колонну немцев численностью до роты. Убито свыше 20 солдат, два фельдфебеля. Со стороны партизан потерь не было».
«30 ноября на дороге Ренда—Стенде партизаны рассеяли немецкий обоз в 30 подвод. На большаке Бранчи—Кулдига группа подрывников взорвала деревянный мост через Абаву.»
И так далее.

На рассвете праздничного утра.

Два стада, всего около тысячи голов, удалось отбить, убрав охрану и погонщиков. Одно — на тракте Кулдига—Ренда, второе — на Угале—Плосткрогс.
Так кое-кто из крестьян обзавелся приличным стадом, которое теперь надо было укрыть от недобрых глаз. Иной, у кого не было где спрятать и разместить скот, запасся мясом: попадались там и такие бычки и яловицы, которые годились только на убой.
Эта тысяча спасенных от дальних странствий голов рогатого скота обеспечила «Красной стреле» большую популярность у крестьян округи.
Но беспокойной душе Мачиня этого было мало, да и среди самих партизан были такие, кого жажда борьбы звала на нечто большее, чем скитания по чащобе да «блошиные укусы». К тому же приближалась годовщина Великого Октября.
На рассвете праздничного утра Карлис Мачинь со-. брал всех партизан, свободных от работы и нарядов.
— Дорогие товарищи, поздравляю вас с двадцать седьмой годовщиной Великого Октября, желаю выдержки, несгибаемой стойкости и успехов в дальнейшей борьбе против гитлеровцев. За долгие и суровые годы войны мы сами испытали, как трудно достается победа, сколько жертв она требует и, возможно, потребует еще. Хоть наша армия и вступила на территорию Германии, враг продолжает яростно сопротивляться, как загнанный в клетку, бешеный зверь.
Вкратце охарактеризовав положение на фронте, Мачинь перешел к положению здесь же, в Курземе. Он говорил подкупающе искренне, называл всем или многим известные факты и в конце выступления поставил конкретные задачи.
Снятые шинели и головные уборы должны находиться на вешалке.
С наступлением темноты в караульном помещении, в уборных и коридорах должно быть полное освещение; выходящие на улицу окна караульных помещений, расположенных в первом этаже, закрываются изнутри ставнями.